- Чаю?.. Э-э-э... Не знаю. Как хотите, мэм, - тихо ответил Маркус, не поднимая глаз.
Как бы не называлось чувство, которое двигало им на уроке, оно уже прошло. Теперь ему было не по себе. Если говорить напрямую - страшно. Очень. И странно - он ожидал наказания, как минимум, строгого выговора, но профессор МакГонагалл пока держалась спокойно и даже мягко.

Маркус сидел за первой партой перед профессорской кафедрой, ссутулившись, опустив голову и бездумно ковыряя пальцем край столешницы. Коробка, полная улиток, стояла перед ним. Большинство выглядели так же, как до урока, но некоторые сохранили на раковинах следы трансформации. Одну улитку кто-то раздавил. Маркус и ее тоже бросил в коробку к живым, не потому, что так надо было, а потому, что он так нервничал в ожидании этого разговора с профессором, что с трудом вообще понимал, что и зачем делает.
В пустом классе стояла такая тишина, что слышно было, как улитки ползают внутри своей коробки. Тихий скрип деревяных ножек по полу, когда профессор опустилась в кресло; гулкий короткий звук, когда упала на дно коробки сорвавшаяся со стенки улитка; звонкие девчачьи голоса за закрытой дверью в коридоре, сперва приближающиеся, а затем удаляющиеся... В тишине все эти звуки казались оглушительно громкими и такими четкими, что их можно было увидеть и почувствовать, а не только услышать.
- Спасибо, мэм, - откликнулся Маркус, быстро глянув на книги и снова опустив взгляд.
Он ждал. Его не ради этого попросили остаться.
И... да. Вот оно.

- Улитки, мэм, - солгал Маркус, пряча взгляд. - Классные, мэм. Любое живое существо имеет ценность и не предназначено для... не предназначено быть пущенным в расход. Мэм.
"Не улитки, - яросто и горячо шептало, вновь проснувшись где-то глубоко в душе то самое бунтарское чувство. - Это Вы, профессор. Это Вы начали вдруг вести себя, как Амбридж! Как будто мало было одной Амбридж". Но Маркус молчал, опустив глаза и задумчиво, расслабленно ковыряя ногтем щербинку в столешнице. Годфри был намного честнее и смелее. И почему МакГонагалл не дала баллов Годфри? Она же гриффиндорка. Она любит честных и смелых, а не тех, кто умеет запутывать окружающих вымышленными доводами и причинами.
Маркус поднял внимательный, пристальный взгляд на лицо МакГонагалл, пытаясь угадать ее мысли. Как она там сказала - за умение спорить с превосходящим по силе противником? Ну, что же. Это верно. Превосходящему по силе противнику не скажешь в лицо все, как есть.

Отредактировано Marcus Belby (04.09.20 00:02)

"Вы лжете".
При этих словах Маркус вскинул голову: две тонкие вертикальные морщинки пролегли между бровей. Если бы его растерянность и возмущение можно было выразить словами, это было бы "Да откуда Вам знать, Вы что - легилимент?!". Нелепая обида - не подростка, нет, но маленького ребенка, который ладно соврал, ловко обстроил маленькую хитрость, но был пойман за руку, и взрослые не оценили тонкую игру ума.
Впрочем, в следующую секунду Маркус снова опустил голову и коротко усмехнулся - тихо-тихо, но недобро и цинично, с явным вызовом. Усмехнулся на все свои безбашенные семнадцать лет. И если в этот момент МакГонагалл сочла за лучшее вновь подняться на ноги, то значит, верно истолковала этот безмолвный вызов.

"Вы считали меня чем-то вроде мерила истины и справедливости".
Маркус не позволил себе ни словом, ни жестом подтвердить, насколько это было правдой. Так и сверлил невидящим взглядом уже наизусть вызубренные узоры древесины на столешнице парты. Изображал вежливое равнодушие. Старался быть равнодушным. А ведь она была права... Конечно, любимыми преподавателями Маркуса на младших курсах были Флитвик и Спраут. В декане своего факультета Белби видел живой ум и легкий юмор, которые обожал в родном отце и дяде, а в приемной матери всех хаффлпаффцев трепетно и грустно узнавал свою собственную, потерянную, но не позабытую мать. МакГонагалл мало задевала его чувства, но взамен вызывала огромное уважение. Вот именно - мерило справедливости! Воплощенная идеальность, холодная и величественная женщина-абстракция.
Когда-то это было так. Сейчас - иначе.
И если подумать... давно уже иначе.
Маркус медленно поднял внимательный взгляд на профессора, будто пытаясь разглядеть в ней все то, о чем она говорила. Будто приучая себя видеть ее такой, какой она была с ее собственных слов.

"Ударьте меня, Белби".
А вот это было уже слишком. Маркус изменился в лице. И быстро обернулся на дверь, как будто подумывал дать отсюда деру. Его не так воспитывали. Мысль о том, чтобы ударить женщину, была абсурдна и отвратительна. И женщина, предлагающая себя ударить, была абсурдна не менее. Это не укладывалось в голове, даже как шутка. Тем более - как шутка из уст профессора МакГонагалл.
- М-мэм? П-простите, что? - переспросил Маркус, чуть заикаясь. - Нет, я... Гхм! Простите. Если это была шутка, то я не понял. Простите... Что до Вашего вопроса, мэм... - рейвенкловец зачем-то снял очки, нервно повертел их в руках и одел снова, - что до Вашего вопроса, мэм, то... я ходил к профессору Флитвику в его дуэльный клуб. И я отлично зачаровываю вещи. Там... щитовые чары и все такое. Так что я могу себя защитить, все в порядке, не беспокойтесь. И вообще...
Маркус осекся. Этот вопрос не надо было задавать, или уж задать его раньше, чем он сам же отказался от помощи. Но лучше - не задавать. Потому что услышать ответ отчего-то было боязно.
- И вообще. От чего Вы хотите, чтоб я умел защищаться?

- Я... - Маркус запнулся, не зная, что сказать; и, наконец, продолжил, с трудом подбирая слова, мешая порывы искренности с шаблонами и отговорками. - Профессор, я прошу прощения за... Гхм! Произошедшее на уроке. Последнее время... - Маркус нервно отбил пальцами дробь по столешнице, затем свел ладони в замок, облизал пересохшие губы, - последнее время... гхм!.. не очень хорошие созвездия. Профессор Синистра говорит, это влияет на людей. На меня, наверное, тоже. Мне... мне правда жаль, мэм.
Амбридж - тоже влияет. Только об этом никто не говорит - нельзя. И даже здесь и сейчас, наедине, в этом кабинете - нельзя ничего сказать. И ответ профессора МакГонагалл - от любой угрозы, ну конечно! - означает одновременно слишком много и совершенно ничего.

Маркус зачем-то с досадой встряхнул коробку. Улитки, успевшие забраться на стенки, попадали вниз с глухим стуком. Конечно, сегодня на уроке Маркус всего лишь искал предлог для саботажа, и дела ему не было до улиточьей души. Но теперь... теперь улиток стало почти жаль. Они прикладывали все силы, карабкались куда-то, и все равно от них ничего не зависело, и все могло в любой момент измениться по прихоти руки, тряхнувшей коробку. Примерно так же - беспомощно, крайне зависимо, - многие ощущали себя весь этот год в Школе. И от кого приходилось зависеть?! От упивавшейся своей властью старой стервы?! От молодчиков из Инспекционной Дружины?!
Маркус тяжело вздохнул и зябко обхватил себя руками, как будто убаюкивая, укачивая свою злость, свое желание бросить Хогвартс, мечты и друзей только ради того, чтоб не чувствовать себя больше чужой игрушкой, объектом чужой власти. О, профессор МакГонагалл была не той, чью власть ему хотелось обрушить! Так почему же сегодня все это досталось именно ей - потому что она могла услышать и понять?
- Простите, мэм. Мне правда жаль.
Маркус сгреб со стола свои книги - теперь их стало больше. Поднялся на ноги, шагнул в проход между рядами, ведущий к двери и, обернувшись напоследок, с извиняющимся видом пожал плечами:
- Вы хотели услышать от меня вопросы по теме урока, но я сейчас ничего не соображу, профессор. Наверное, нет больше вопросов. И... спасибо... за книги.

Отредактировано Marcus Belby (11.09.20 22:55)